Вера Андреевна Горбунова

Доктор медицинских наук, профессор
заведующая отделением химиотерапии
ФГБНУ «РОНЦ им. Н.Н. Блохина»

Имя профессора Горбуновой стоит в одном ряду с именем ее учителя – Наталии Иннокентьевны Переводчиковой. Огромное число публикаций, доклады практически на всех онкологических форумах говорят о незаурядности и исключительной самодисциплине. Но Вера Андреевна еще и красивая женщина, которая прекрасно водит машину, обожает танцевать и даст фору многим любителям продвинутых компьютерных игр. Вера Андреевна настолько многогранна, что впору писать о ней книгу.

– В этом году юбилей первого в России отделения химиотерапии. Как будете его встречать?

– В конце этого года нашему отделению исполняется 50 лет. Юбилеи мы празднуем с 40 лет и традиционно готовим сборник наших трудов «Этюды химиотерапии». В нынешнем юбилейном сборнике, который назовем «Этюды химиотерапии 10 лет спустя», обязательно будет часть, в которой коснемся 50-летия существования химиотерапии в России. И мы хотели бы попросить наших ведущих химиотерапевтов, которые работают с самого начала развития специальности, написать статьи, где будет не только подведение итогов, но и взгляд в будущее и воспоминания. Обязательно будут статьи Н.И. Переводчиковой, А.М. Гарина, М.Л. Гершановича, М.Р. Личиницера. Они работали в различных областях лекарственной терапии, и познакомиться с их взглядами чрезвычайно интересно. Хотелось бы, чтобы И.В. Поддубная высказала свое мнение на настоящее и будущее онкогематологии.

Наталия Иннокентьевна Переводчикова после Владимира Ивановича Астрахана в течение 20 лет возглавляла отделение химиотерапии и стояла у истоков советско-американского сотрудничества. В семидесятые годы прошлого столетия директор центра Николай Николаевич Блохин и директор Национального института рака (НИР США) Зуброд подписали двухстороннее соглашение, и началось более или менее активное сотрудничество. Наталия Иннокентьевна неоднократно посещала США в составе делегаций, и я несколько раз ездила в Америку по программе сотрудничества с НИР знакомиться с методами клинического изучения платиновых производных – цисплатина и карбоплатина. Уже тогда в НИР США был специальный отдел, называвшийся «Отдел изучения новых противоопухолевых лекарств», им руководил Брюс Чабнер. В его кабинете висела огромная карта США с отмеченными на ней флажками онкологическими центрами, принимавшими участие в исследованиях, они были буквально во всех регионах, и в каждом таком центре разрабатывался определенный режим 1 фазы изучения карбоплатина. По договору о сотрудничестве мы тоже принимали участие в этой работе. Мы изучали 5-дневный режим применения карбоплатина, который не стал использоваться, потому что оказался хуже однодневного.

Мы хотим, чтобы и Август Михайлович Гарин написал статью в наш сборник, он работал в ВОЗ и был первым руководителем Всесоюзного химиотерапевтического центра. Это было очень прогрессивно и перспективно в то время, центр фактически стал прообразом мультицентровых международных клинических исследований, благодаря которым сейчас так интенсивно и бурно развивается клиническая химиотерапия. Только путем исследования возможностей нового препарата или режима у большого количества больных с определенной нозологией сразу можно получать быстрые результаты. Центр проводил исследования, которые еще не назывались мультицентровыми, но по своей сути были именно такими. В разных отделениях изучались различные режимы новых отечественных препаратов, потом исследования обобщались, и заключение подавалось в Фармакологический Комитет Минздрава СССР. Мне очень хочется, чтобы Август Михайлович об этом написал. А Сергею Алексеевичу Тюляндину хочу предложить написать для нашего юбилейного сборника статью «Что день грядущий нам готовит», надеюсь, он не откажет.

– Отделение химиотерапии имеет свои традиции и четко обозначенную миссию: первое – это память и дань учителям; второе и основное – это доброе отношение к больному, ответственность и надежность. Третье – сотрудничество, и четвертое – это стремление к совершенству и особый «химиотерапевтический» энтузиазм.

– Преподавание российской медицины базируется на всестороннем подходе к больному: мы лечим не болезнь, а больного человека. И так мы учим нашу молодежь. Хорошему ученому в первую очередь надо быть хорошим врачом, надо представлять себе, что ты для больного человека всё: и его врач, и его друг, и его духовник, и его помощник. Самое главное, чтобы больной это чувствовал, тогда будет доверять. Тогда он будет лучше себя чувствовать, тогда даже плацебо будет помогать, и результаты терапии будут лучше.

Я переживаю, когда приходит больной или родственник и жалуется на врача или просит его заменить. Тогда я предлагаю тем, на кого пожаловались, пойти в свободную палату, лечь на койку и в таком положении выслушать все, что ими накануне было сказано больному. Ощущения при этом не самые приятные, но надолго помогает излечить доктора. Те, кого учили таким образом, становятся совершенно другими людьми, они совершенно по-другому воспринимают жизнь. Все в нашем отделении знают и помнят – недопустимо работать так, чтобы больной просил сменить врача.

В самом начале я всегда говорю новым докторам: «Пользуйтесь моментом, смотрите и запоминайте, как к больным относится Марк Борисович Бычков. Благодарите судьбу, что видите, как с больными общается Наталия Иннокентьевна Переводчикова». И даже те молодые доктора, которые выбрали для себя сугубо научную стезю и менее были склонны к ежедневной работе с больными, поскольку у них впереди большая наука, и они постепенно начинают меняться.

Мы большое значение уделяем вопросам воспитания и подготовки ординаторов. Наталия Иннокентьевна регулярно занимается с ординаторами, читает лекции, четко определены дни занятий. После каждого обхода обязательно проводится конференция. После возвращения с международных конференций, особенно основополагающих, таких как ASCO и ESMO, мы определяем научную тематику, выделяем самые выдающиеся события и открытия. Все ординаторы готовят по материалам конференции рефераты, что позволяет совершенствоваться не только профессионально, но и в английском языке. И каждый из них выступает на наших отделенческих конференциях с докладами, со слайдами, и всё «по-взрослому». Во-первых, тренируются в английском; во-вторых, учатся докладывать сложный материал. В-третьих, сейчас так много новых научных разработок, обвал литературы по препаратам молекулярно направленного действия, масса экспериментальных исследований, что действительно одному трудно все охватить и отследить. Поставив работу таким образом, мы можем всегда быть в курсе нового.

– Новые сведения по онкогеномике и морфологии опухоли открывают новые возможности терапии опухолей. Вероятно, это должно изменить и подход к клиническим исследованиям. Уже стало понятно, что не стоит гуртом брать весь НМРЛ или всю его 3 стадию, где масса опухоли может быть от нескольких грамм до килограмма. По какому пути должны сейчас идти клинические исследования препаратов?

– Генетика стройно и стойко вошла в онкологию. Изучение мутаций генов все изменило. Если рассматривать определенные локализации, занимающие первые места по заболеваемости и смертности, то практически везде абсолютно четко позиционируется индивидуализация подхода к выбору лечебной тактики, особенно лекарственной терапии. На примере НМРЛ, во-первых, учитывается распределение по морфологическому критерию: аденокарцинома или неплоскоклеточные раки и плоскоклеточный рак. Например, последние исследования показали, что при аденокарциноме легкого и крупноклеточном раке Алимта (пеметрексед) лучше, чем гемзар.

Во-вторых, уже возможно проводить оценку предполагаемой эффективности гемзара и цисплатина на основе изучения некоторых молекулярных маркёров, что показывает индивидуальную чувствительность опухоли к этим препаратам.

И, конечно же, обязательно учитывается молекулярно-генетическая характеристика опухоли. Это направление развивается бурными темпами, очень много сложностей и трудностей. Известно, что мутации EGFR определяют чувствительность к гефитинибу. Последние рандомизированные исследования гефитиниба и комбинации паклитаксела с карбоплатином при НМРЛ показали лучшие отдаленные результаты в случае наличии в опухоли мутаций гена EGFR. Ищутся маркеры для антиангиогенных ингибиторов. Получается, что сегодня мы уже можем прогнозировать и эффект лекарственной терапии.

То же прослеживается и в отношении РМЖ. Четко определены морфологические и молекулярные характеристики РМЖ. Люминальный тип А, люминальный тип Б, базальный рак, трижды негативный рак имеют свои особенности и разные терапевтические подходы. На основании молекулярно-генетических характеристик можно разрабатывать конкретную тактику для каждой больной.

Бурное развитие фундаментальной теоретической науки потенцировало развитие клинических исследований. Всё взаимосвязано, теперь и клиника, в свою очередь, потенцирует научные исследования в канцерогенезе.

Несмотря на ограниченные возможности, наше отделение старается быть на должном уровне. У нас проводятся совместные исследования с Институтом молекулярной генетики. Под руководством профессора Светланы Андреевны Лимборской сотрудником отделения Алексеем Андреевичем Моисеевым подготовлена диссертация по клинико-генетическим исследованиям при раке яичников. Мы продолжаем эту тематику и при НМРЛ.

Около 8 лет назад мы начинали исследование по оценке эффективности химиотерапии у якутов и русских. Теперь известно, что у лиц азиатского происхождения абсолютно другая генетика и иная чувствительность к лекарственной противоопухолевой терапии. А начали мы эти исследования, исходя из клинического опыта. В нашем отделении лечились несколько якутов, мы заметили, что и эффективность, и токсичность иная. Мы и ранее замечали, что и у грузинок, и у выходцев из Средней Азии токсичность более выражена, и всегда при химиотерапии снижали дозы препаратов. Так и было задумано генетическое исследование. Наша докторантка – заведующая отделением якутского онкологического диспансера Федосья Гаврильевна Иванова – сейчас продолжает эту работу, и у нас делаются генетические исследования. Работа пока не завершена, набрано много опухолевых блоков, но технически очень трудно, нет возможности финансирования и вспомогательного персонала.

– В вашем отделении проводились клинические испытания большинства отечественных химиопрепаратов. По большому счету, только араноза стала коммерческим препаратом. По какой причине, к примеру, нитруллин, циклоплатам не стали повсеместными, это недостатки самих лекарственных средств или пресловутое отсутствие финансов?

– Вы правильно заметили, что именно наше отделение занимается разработкой отечественных препаратов. Мы изучали аранозу, нитруллин, циклоплатам. Сейчас определяем новые показания для аранозы. И как всегда в России, вопрос в недостаточном финансировании исследований. А отечественные препараты очень достойные, имеют свою терапевтическую нишу и в чем-то не уступают импортным.

Во всем мире развитие лекарственного производства идет определенным путем. Вы видите, что фармакологические компании сегодня сливаются в огромные конгломераты, производить препарат только в какой-то одной стране нерационально и невыгодно. В исследования вкладываются колоссальные средства, выпускаются очень сложные молекулы, и любое противоопухолевое лекарственное средство может считаться высококачественным продуктом. Если каждый начнет производить свое средство изолированно от других, то неизвестно, что получится. В онкологии и фармацевтике очень важны объединенные усилия.

– Вы потрясающе работоспособны, нет химиотерапевтической проблемы, которую Вы обошли своим вниманием. Что занимает и увлекает Вас сейчас?

– Меня всегда увлекала именно химиотерапия.

Сегодня наше отделение развивает два новых направления. Это, в первую очередь, лечение нейроэндокринных новообразований, которые мы изучаем уже много лет. В 2009 году мы зарегистрировали автономную некоммерческую организацию – Медицинское общество по лечению нейроэндокринных опухолей. Я стала президентом этого общества. У нас не было регистра больных НЭТ, никто не знает, сколько вообще людей болеет этими опухолями. Мы поднимаем эту проблему на новую ступень развития, уже объединились в пределах России, выпустили два новых сборника, проанализировали международные стандарты и переиздаем их для России. 16 биохимических лабораторий страны оснащены необходимыми реактивами, открыто 11 диагностических морфологических центров и 2 консультативных центра. Создается образовательный веб-сайт. Мы участвуем в международных и организуем собственные НЭТ-туры. Активно сотрудничаем по этой проблеме с хирургами, эндокринологами, гастроэнтерологами и химиотерапевтами, работаем с патоморфологами по проблеме правильного подхода к морфологической оценке биопсийного материала. Проводим выездные обучающие циклы.

Сегодня расширены показания к использованию сандостатина, доказано, что он обладает выраженным антипролиферативным эффектом. Он показан всем страдающим нейроэндокринными новообразованиями, но, к сожалению, в списке ДЛО он предназначен пока только для лечения акромегалии. А вы знаете, что от карциноидного синдрома можно легко умереть, препарат жизненно необходим очень длительный промежуток времени. Не имеет значение, что число таких больных невелико. Они болеют именно этим, и лечиться должны именно от этого, а не чем попало.

Мы организовали Восточно-Европейскую группу по лечению сарком мягких тканей (EESG), президент – профессор Алиев Мамед Джавадович. Саркомы мягких тканей – очень разнородная группа опухолей, включающая почти сотню гистологических подтипов. Их структурные особенности требуют различного подхода к терапии, именно поэтому гистотипирование саркомы является одним из ключевых моментов диагностики. Есть особенности и в методах оценки эффективности проводимого лечения.

На днях хирург и химиотерапевт онкоцентра участвовали в Роттердаме в проведении перфузии конечности при меланоме и саркоме с применением мельфалана в высокой дозе и туморнекротического фактора с очень хорошим результатом. Конечно, возникает вопрос: стоит ли уделять проблеме лечения сарком мягких тканей столько внимания при очень небольшом числе больных и чрезвычайно дорогом лечении. Мы цивилизованные люди, и не можем отказаться лечить пусть и малочисленную группу больных должным и лучшим образом.

На примере опухолей печени мы планируем ввести мультидисциплинарный подход к терапии первичных и вторичных новообразований. При этой локализации рака необходимо лечить, как правило, имеющийся сопутствующий гепатит, а это требует активной терапии специальными препаратами. Приходится как-то учитывать разнообразные инновации и стремиться к лучшему, сочетая химиотерапию со специфическим лечением гепатита. Мы даже организовали лекции инфекционистов для врачей отделения.

В течение 15 лет мы изучаем проблемы лекарственной терапии пожилых, этим активно занимается Наталия Сергеевна Бесова.

Мы много и давно работаем с медсестрами, планируем издание образовательного сборника для онкологических медицинских сестер.

– Вы смогли реализовать себя не только как ученый, но как мать и бабушка. При этом создается впечатление о Вашем постоянном присутствии везде, где Вы необходимы. Вы регулярно публикуетесь. Как это удается?

– У меня большой штат сотрудников, все очень хорошо подготовлены и, самое главное, любят свою работу. У нас коллектив энтузиастов, все на своем месте и все – высококвалифицированные специалисты. Всегда должен быть человек, который по определенной проблеме знает больше других, досконально. Если я в данный момент в чем-то не очень хорошо ориентируюсь, то знаю, что в отделении есть сотрудник, который отлично знаком с этой темой. Достаточно пригласить его, и мне сразу же углубленно расскажут, сообщат последние сведения. Большинство сотрудников отделения постоянно совершенствуются, так как преподают и читают лекции на кафедре онкологии Российской медицинской академии последипломного образования и других курсах. Это и ведущий научный сотрудник отделения доктор наук Н.Ф. Орёл, и ведущий научный сотрудник профессор М.Б. Бычков, и кандидат медицинских наук Н.С. Бесова и другие.

– Вы – самая успешная ученица Наталии Иннокентьевны Переводчиковой. В отделении химиотерапии было немало талантливых сотрудников и, что немаловажно, мужчин, по умолчанию считающихся более подходящими для такой сложной работы. Вы знаете, почему Наталия Иннокентьевна продолжателем своего дела выбрала Вас?

– Думаю, я приглянулась Наталие Иннокентьевне по каким-то человеческим качествам. Может быть, оказалась более надежным человеком.

– Ваш путь в онкологии начинался в легендарные 60-е годы, когда жизнь за пределами клиники была много интереснее, и для реализации научных устремлений требовалась недюжинная самодисциплина. Кто передал Вам гены целеустремленности и самоотречения?

– Не могу сказать, что самоотречение превалировало. Я просто любила учиться. И везде была отличницей. С серебряной медалью окончила школу, по черчению была «4», а мне очень не хотелось пересдавать экзамен. (Примечание редакции: обучение черчению завершалось в 8 классе, а оценка включалась в аттестат о среднем образовании – 11 класс.)

Мой папа был горным инженером, окончил Московский горный институт. Работал директором шахт и горнорудных управлений. Должность была высокой, а вот место жительство приходилось менять очень часто. Мы часто всей семьей переезжали с места на место. Я родилась в Казахстане, начинала учиться в Сибири, потом продолжала обучение в Германии и в Москве сменила 3 школы.

У меня очень хорошие, просто замечательные родители, и в семье мы храним память о них. Папа был стержнем, вокруг которого всё должно было быть хорошо. Не только дома, но и на работе был очень внимателен ко всем своим сотрудникам, всем людям, любил людей. Я не раз была свидетелем того, как он общался с простыми рабочими, как знал все их личные и семейные проблемы.

Были периоды, когда мы, дети, сутками не видели папу, но я всегда чувствовала, что папа – мой самый главный человек. Папа все знал, все мог, на него можно было во всем положиться. Никогда в жизни я не видела его выпившим, никогда не слышала ни одного бранного слова. Наверное, при такой работе можно было предположить, что без крепкого слова на производстве прожить было невозможно, но меня от грубости удалось уберечь. Мама всегда была активной, всем интересующимся человеком, всегда чувствовала себя женщиной, следила за собой. Мои друзья, сравнивая маму с нами, молодыми женщинами, невольно отдавали ей приоритет.

– Как получилось, что Вы стали врачом, предпосылок ведь не было?

– По школьному образованию я – химик-аналитик какого-то разряда. Я любила математику, но решила, не стоит всю жизнь корпеть над сложными проблемами и решила выбрать для себя «легкую» специальность. И буквально выбирала себе действительно лёгкую жизнь, как себе это представляла в то время.

Поступала на биофак МГУ, но получила две «4» и две «5» и не прошла по конкурсу. Я не хотела по новой сдавать экзамены, расстроилась и решила отнести документы вместе с другом, который потом стал моим мужем, на экономический факультет нефтяного института. Но там мне стало плохо – потеряла сознание, и после этого случая возвращаться туда не захотела.

В поисках «легкой» жизни решила пойти в медицинский институт, надеясь, что и там примут без экзаменов. Выбрала медико-биологический факультет, как наиболее близкий к науке, и направилась сдавать документы. Но оказалось, что без экзаменов не принимают, надо сдавать все четыре экзамена. А на лечебном факультете нужно было сдать только три экзамена. Поскольку я выбирала для себя только «легкую» жизнь, решила, что три экзамена все же проще выдержать, нежели четыре. Получила две «5» и тройку по физике. Почему-то в списках принятых на обучение своей фамилии не нашла и спокойно ждала, пока мама устроит меня химиком-аналитиком в ближайшее к дому НИИ. Оказалась, что я была в списках кандидатов на обучение, которые учились точно так же, но зачислялись в основной состав только по результатам сессии.

Вот так я поступила во 2-МОЛГМИ имени Н.И. Пирогова. В студенческие годы увлекалась урологией, генетикой – занималась в кружках. Думала, где же мне остаться окончательно, и решила, что очень интересна онкология. После 4 курса пошла в ОНЦ в студенческий кружок, которым руководил тогда М.Р. Личиницер, будучи аспирантом. А работала я в лаборатории Леонида Федоровича Ларионова, ставила опыты, делала доклады, и мне предложили аспирантуру. Благополучно прошла первое распределение – получила определенную ставку в аспирантуре у академика Л.Ф. Ларионова. К тому времени я уже вышла замуж и была беременна, но этого заметно не было. С подругой мы решили скрыть факт моей ранней беременности, чтобы не вызвать негативной реакции будущего руководства. Тогда совершенно не поощрялось будущее материнство.

Но вдруг домой ко мне позвонила ученый секретарь Н.А. Тихонова, и, известив о дошедших до нее слухах о моей беременности, пригласила меня к себе на прием. Там поставила меня перед выбором: в таком положении в аспирантуру не возьмут, а стану «небеременной» – просим. Так мне фактически отказали в аспирантуре, я была в шоке.

Мои попытки и возможности родителей моих подруг восстановить справедливость привели к тому, что при повторном распределении меня направили в институт экспериментальной и клинической онкологии. Я счастливая приезжаю в онкоцентр, а мне опять та же научный секретарь говорит: «У меня для вас места нет. Попробуйте подойти к Н.И. Переводчиковой, вроде бы у нее есть вакантное место». А Наталия Иннокентьевна первым делом начинает меня отговаривать от работы в центре. Она только недавно родила и стала рассказывать об ожидающих меня трудностях. Я была очень настойчива, тогда она говорит, что если я выйду на работу 1 сентября, то меня зачислят на учебу. Я родила 20 августа, а 1 сентября вышла на работу. С дочкой нянчился мой папа, мама работала, и в течение полугода каждые 3 часа я ездила кормить ребенка грудью за 3 остановки.

– Сына Вы родили тоже на работе?

– С сыном были большие сложности. Андрей в раннем детстве болел и перенес операцию. Госпитальная инфекция привела к тяжелому и резистентному к препаратам сепсису. Спасло только прямое заместительное переливание крови его отца.

До рождения сына мы с мужем бесконечно часто обсуждали проблему детской ревности и антагонизма. Мы решили – наша старшая дочь никогда не должна почувствовать, что есть малыш и не она теперь любимый ребенок. Но получилось совсем не так, ведь первые месяцы я вынуждена была круглосуточно заниматься только сыном. Но именно Света стала моей главной помощницей и осталась ей на всю остальную жизнь. Несмотря на то, что разница в возрасте детей была только 5 лет, мы вместе с ней воспитывали мальчика. Доходило до смешного. Как-то я отвезла сына в летний лагерь, но мне не очень понравились условия пребывания, и я поделилась своими сомнениями со Светой. Каково же было мое удивление, когда на следующий день, вернувшись с работы, я нашла обоих детей дома. Оказывается, Света утром поехала в лагерь, посмотрела, условия ей тоже не понравились, и она забрала брата домой. И потом все каникулы занималась с ним. Сын тоже стал моим абсолютным союзником, помощником и надежной опорой.

И до сих пор мои дети очень близки, потрясающее взаимопонимание и взаимопомощь. Дети очень почитали моих родителей, пока они были живы. Мой сын Андрей и дочь Светлана очень любили и продолжают любить своих дедушку и бабушку. Моя дочь, будучи уже взрослой женщиной, приезжая в Москву из Америки, первым делом бежала к дедушке, часто с ним советовалась.

– А Ваши дети и внуки продолжают Ваше дело?

– Внуки пока маленькие. Дочь Светлана стала врачом, защитила кандидатскую диссертацию. Очень зрелая диссертационная работа по рентгеновскому и патоморфологическому исследованию остеогеннной саркомы у детей. Сейчас дочка работает в Америке в фармацевтической компании. У нее 3 детей, которые растут в Америке, но посещают русскую школу в субботу и воскресенье, читают русские книги.

Сын – банкир. Мог бы стать замечательным врачом, но я не захотела, решила, что кто-то должен зарабатывать деньги для семьи. Не секрет, что у молодых докторов много финансовых проблем. Андрей в школе был очень увлечен медициной, так это и осталось. Некоторые интересные медицинские новости я до сих пор узнаю именно от него. У него уже есть сын, с которым мы постоянно играем «во врачей».

Я горжусь своими родителями и детьми, и своими сотрудниками.

Беседу вела Мещерякова Наталья